– Это он так сказал? – грозно вскинулся Макрон.

– И не только это. Просто вспоминать не хочется… К счастью, купил меня один добряк, которому для дочки была нужна нянька. И вот я воспитывала его детишек, пока пару лет назад меня не уступили госпоже Юлии.

– Он еще живой?

– Мой первый хозяин?

– Да нет. Твой отец.

– Сгорел заживо вместе с матерью и домом. Так уж, видно, судьба распорядилась. Хорошо, моей младшей сестренки там не оказалось. Она за несколько лет до этого вышла замуж за местного агрария. Про пожар я сама узнала лишь тогда, когда она пришла в дом моей госпожи о том сообщить.

– Жаль, что твой папаша сгинул, – прорычал Макрон. – А то я бы его встретил и приветил. Разок, не больше…

Петронелла легонько стиснула Макрону руку.

– Да ладно, теперь-то уж что… Его нет в живых, а я вот рабыня. Жизнь продолжается…

Макрон неловко шевельнулся.

– Это, скажу я тебе, можно и поменять. Умирать рабыней тебе ни к чему. Я поговорю насчет этого с Катоном.

Петронелла задумчиво помолчала.

– Знаешь, Макрон, мне ничего от тебя не надо. Правда. И в постели я с тобой не ради мзды. Я просто хотела быть с тобой, пока ты меня возле себя терпишь. Только и всего.

– И хорошо. Но разговор с Катоном я все равно составлю, и…

Их разговор прервал резкий стук во входную дверь. Ударили раз, а затем настойчиво и другой, и третий. Макрон скинул с кровати ноги и потянулся за туникой.

– Кого это несет в такую позднь? – пробурчал он.

– Это пускай привратник узнает.

– Схожу-ка я к нему: вдруг подмога понадобится…

Надев тунику, Макрон подошел к сундуку, где лежали его плащ, калиги и мечевой пояс. Его он надел через голову и приспособил на бедре ножны. Сзади на кровати завозилась и Петронелла, натягивая тунику.

– Ты-то куда? Оставайся здесь, – велел он.

Она уже стояла, твердо глядя на него.

– Вздорить потом будем. Пошли.

Макрон невольно разулыбался:

– Сразу видно: моя милая.

Необутые, они прошлепали через дом и спустились к передней двери. Стук становился все громче. Теперь к нему присоединился и голос:

– Именем императора, отоприте!

Появился из своей будки привратник. Он осоловело моргал и пошатывался: видно, употребил до этого вина. Центурион подошел к двери первым и повернулся к нему:

– Сенатор вернулся?

– Да, господин.

– Тогда ступай разбуди его. Сообщи, что к нам гости.

Привратник торопливо засеменил выполнять поручение, а Макрон резко отодвинул заслонку на оконце и посмотрел наружу на улицу. Там стоял опцион преторианской гвардии с поднятым кинжалом, готовясь продолжить стук уже рукояткой. За ним виднелось подразделение гвардейцев.

– Отпирайте! – гаркнул опцион.

Макрон закрыл оконце и жестом велел Петронелле посторониться. Затем он отодвинул засов, отомкнул крюк и открыл тяжелую дверь.

Внутрь храбро шагнул опцион, на ходу скомандовав своим:

– Заходим, ребята.

Макрон беспрепятственно впустил их, после чего грозно надвинулся на младшего офицера:

– Потрудись-ка объяснить, что происходит.

Опцион смерил его пренебрежительным взглядом.

– А то, что тебе лучше держать язык за зубами: целее будешь. Где твой хозяин?

Вместо ответа Макрон многозначительно похлопал по ножнам своего армейского меча.

– За языком лучше последить тебе, молодец. А то привлеку тебя за неподчинение старшему по званию. Перед тобой центурион Макрон, Вторая когорта преторианской гвардии!

Опцион скептично сощурился, но уже через секунду, узнав имя и знакомое лицо, испуганно отступил на шаг, принимая строевую стойку.

– Виноват, господин центурион, не признал… Мне подумалось, это кто-то из домашних.

– В следующий раз будь наблюдательней. Так что вы тут делаете, опцион?

Младший офицер протянул небольшой свиток:

– У меня тут предписание на арест.

– Кого? Сенатора Семпрония?

– Никак нет, – мотнул головой опцион. – Префекта Катона.

– Катона? – изумился Макрон. – Постой, ты трезвый или пьяный? Катон-то здесь при чем? Он наш, почетный гвардеец. Тут какая-то ошибка.

– Да я знаю. Вернее, сам не знаю. Мне единственно велено арестовать его за убийство сенатора Граника. Приказано, если он здесь, взять его живым. Обыскать дом, – обернувшись к своим, скомандовал он.

Преторианцы один за одним торопливо разошлись по дому. Макрон повернулся к Петронелле:

– Иди к мальцу и смотри за ним. Если кто хоть волоса на его голове коснется, я им самим головы поснимаю.

Она кивнула и заспешила в комнату Луция, оставив Макрона с опционом наедине.

– Убийство, говоришь?

– Да, господин центурион.

– Но у него был приказ лишь арестовать Граника.

– Я сам толком ничего не знаю. Лишь то, что он убил сенатора во дворце. Императорский секретарь отрядил нас несколько сотен, искать его по всему городу. Меня вот послали сюда: Семпроний префекту тесть, а потому тот мог явиться сюда. Если так, то мы его довольно быстро отыщем.

Последняя фраза Макрону не понравилась. Эдакий намек: если преступник здесь, то ты к этому вроде как причастен. Центурион думал взять опциона в оборот дальнейшими расспросами, но тут к ним стремительным шагом подошел сенатор Семпроний в плаще, наспех накинутом поверх набедренной повязки.

– Это что за безобразие? – с ходу напустился он. – Да как вы смеете вторгаться в мой дом посреди ночи?

Перед этой новой атакой опцион дрогнул; нервно сглотнув, он поспешил протянуть сенатору предписание на арест.

– Господин сенатор, мы разыскиваем префекта Катона. Он обвиняется в убийстве.

– Убийстве?

Семпроний, вскинув брови, ошеломленно переглянулся с Макроном. Взяв свиток, он сломал печать, подошел к светильнику возле двери и бегло прочел документ.

– Катон убил Граника? Что за вздор… Чего ради ему это было делать? О боги, боги, вразумите меня…

Макрон же в это время лихорадочно раздумывал: где сейчас Катон? Где и что с ним?

Первое, что ощутил Катон, придя в себя, – это жутко пульсирующую боль в затылке. Какое-то время, напряженно дыша, префект лежал стиснув зубы и зажмурившись. При этом в легкие шибал запах нечистот, среди которых он, видимо, валялся. К горлу комом подкатывала тошнота. Наконец Катон отважился открыть глаза. Вокруг стояла темень, а он лежал посреди узкой улочки, куда он, видят боги, неведомо как попал. Префект кое-как встал на колени, обхватил себе голову и снова подавил рвотный позыв. Но тут его стошнило окончательно, и он разблевался в гнусный ручеек нечистот, что стекал по улице. Чувствовалось, как мучительно, с выворотом наизнанку, крутит желудок; едко-кислая блевотина фонтаном разлеталась по нечистому булыжнику. Рвотные спазмы накатывали снова и снова, а между ними безжалостно и тупо пульсировала боль в голове.